Дорога к звездам - Страница 99

— А Моника умрет от разрыва сердца на похоронах Фридриха, — спокойно сказала Дженни. — У них уже все продумано и подготовлено. И выглядеть это должно совершенно оправданно — дочь не перенесла смерти отца. И все наследство получит Гельмут!

Я почувствовал, что эту фразу Дженни повторила с чужого голоса, и тут же спросил ее, слегка обнажив клыки от злости:

— От кого ты это слышала? Откуда ты все это знаешь?!

— С тех пор как у Гельмута сорвался последний бизнес с русскими— кажется, по дороге из Петербурга в Мюнхен пропал ужасно ценный груз, за доставку которого практически нес ответственность наш Гельмут, — у Франца Мозера и Гельмута только и разговоров про то, как заполучить все наследство Фридриха и Моники. А совсем недавно они написали завещания друг для друга.

— Кто? — не понял я. — Гельмут и Мозер?

— Мартынчик! Ну при чем тут Мозер?! Гельмут написал завещание в пользу Моники, а Моника подписала завещание в пользу Гельмута. У нас так всегда делается...

— И конечно, это была идея Гельмута? — спросил я.

— Конечно! — подтвердила Дженни. — И насколько я поняла — все, что останется от Фридриха и Моники, будет разделено на две равные части — Гельмуту и Мозеру с дочкой. Как бы то ни было, но они все станут невероятно богаты!..

Я так и присел на хвост!

Ах, не зря я сегодня утром в кабинете у Фридриха почувствовал... Или ощутил?,. Или увидел?.. Пожалуй, и ОЩУТИЛ, и УВИДЕЛ, и ПОЧУВСТВОВАЛ чью-то ТЕНЬ за спиной Франца Мозера! Ах, не зря мне почудилась ЭТА ТЕНЬ!..

И вдруг будто молния пронзила мне мозг!

Вот когда у меня встала шерсть на загривке и вовсю забарабанил кончик хвоста по полу!..

«Стоп! Стоп!.. Стоп!!!» — сказал я сам себе и срывающимся от волнения-голосом стал умолять Дженни:

— Солнышко мое!.. Деточка любимая... Девочка моя ненаглядная! Ради всего святого, Дженни, пупсинька, вспомни, пожалуйста, когда твой Хартманн, узнал о том, что тот груз, за который он должен был нести ответственность, исчез?

— Ну, Мартынчик... Это было так давно! Очень мне нужно помнить про дела этого паршивца и хама!.. —капризно и легковесно отмахнулась Дженни.

Наверное, уважающему себя Коту такие штуки делать непозволительно. Но у меня просто не было другого выхода! Я моментально придавил Дженни к полу двумя лапами, не скрою, изрядно выпустив когти, навалился на нее и прошипел в самое ее Собачье ухо:

— Если ты, сучка Грюнвальдская, не вспомнишь то, о чем я тебя спрашиваю, то я в одну секунду перекушу твою тощенькую шейку, и первым трупом во всей вашей фамильной истории окажешься ты! Ясно тебе, дура?!

Дженни испугалась, заплакала. Жалко ее было — сердце разрывалось! Но, повторяю, у меня не было другого выхода.

И снова приподнялась скатерть, и к нам заглянул Фридрих. Все-таки интуиция у него развита безукоризненно! Любой Кот может позавидовать.

Я тут же сделал вид, будто трахаю Дженни. А что мне оставалось делать? Тем более поза уже почти соответствовала...

Фридрих удивленно и уважительно сделал брови «домиком», пробормотал почему-то по-французски «Миль пардон...», опустил скатерть и вернулся наверх — в круг родных, друзей и врага.

— Ну?! — Я наложил свои клыки на шею Дженни. О, черт меня побери... Что же я делаю? Ну а если она действительно не помнит? Не губить же девку понапрасну? Да еще такую симпатягу!..

— Сейчас... Сейчас!.. Я, кажется, вспомнила... — всхлипывая, провякала полузадушенная Дженни. — Мы приплыли из Петербурга в Киль... Потом целый день ехали в Мюнхен. А о пропаже груза он узнал на следующий день, рано утром...

Теперь у меня не было никаких сомнений — Гельмут Хартманн, хозяин карликового пинчера дамского пола Дженни, муж Моники фон Тифенбах-Хартманн и зять САМОГО Фридриха фон Тифснбаха, был одним из главных «заказчиков» по переправке ста килограммов «нашего» кокаина из Петербурга в Мюнхен, а там — бог весть еще куда... Это он, Гельмут Хартманн, — один из тех, у кого руки по локоть в крови моего Водилы! Это на его совести должна лежать смерть нашего русского дурака шоферюги Лысого, ради нескольких тысяч вонючих долларов ввязавшегося в гнусную, убийственную авантюру!..

Это он виновен в том, что милая, худенькая еврейская мама Алика, эмигрировавшая из бывшего Советского Союза от Афганистана и Абхазии, от Карабаха и Грозного, мечтавшая уберечь единственного сына от всех наших грязных политических разборок, потеряла своего обожаемого Алика — холодного и профессионального убийцу — именно здесь, на такой благополучной, сытой и якобы цивилизованной земле...

* * *

Я облизывал с ног до головы испуганную, рыдающую Дженни, просил у нее прощения — дескать, все от нервов, все от нашего российского дурацкого неумения разрешать конфликтные ситуации путем мирных переговоров... Я даже клялся ей в вечной любви (?!), а у самого в башке билась одна мысль — не справиться мне одному со всей этой, хреновиной на ихней территории! Происходило бы это у нас на пустыре или вообще в Питере — другое дело. Атут, наверное, придется подключать полицию. Эх, Рэкса бы сейчас сюда, Рэкса!..

— Что же ты молчала до сих пор... милая? — как можно мягче спросил я у этой великосветской дурочки, в последнее мгновение заменив слово «кретинка» на слово «милая». — Владеть такой информацией!.. И спокойно сидеть и ждать у моря погоды... А если бы ты меня не встретила? Это же страшно подумать!

— Я знала, я знала, что обязательно встречу тебя!.. — восторженно пролепетала она и снова стала валиться на спину.

Но, поняв, что у меня сейчас нет никакого желания «слиться с ней в едином экстазе», как когда-то говорил Шура, перешла на совершенно деловой тон: